|
ДУША – ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ СОЮЗ УМА И СЕРДЦА (НА МАТЕРИАЛЕ ЛЕРМОНТОВСКОЙ ПОЗИИ ПОЗДНЕГО ПЕРИОДА)
На рубеже XYIII-XIX века существовали три основных художественных направления, укорененные в древнем духовном представлении о троичности человеческого состава вообще и души в частности. По этому представлению человек состоит из духа, души и тела, причем связующим звеном является душа. В душу свыше, от божественных или демонических сил вдыхается сверхчеловеческий дух, благой или злой, который и образует ее высшую («духовную», «умную», «сердечную») часть; а душа своею низшей («растительной» или «животной» - чувственной) частью врастает в вещественную природу, т.е. в человеческое тело. Между духовным «умом» или «сердцем» и чувствами расположен рассудок, осуществляющий собственно человеческое разумение бытия [см.: Моторин 1998: 20-23].
Художественное сознание первой половины XIX века было пронизано размышлениями о душе. Русскими романтиками душа воспринималась средоточием жизни, божественной творческой силы, поэтому ведущим художественным определением души в русской романтической поэзии выступало определение «живая». Эпитет «живая» корреспондирует не только к фольклорной традиции, но и к псалмам, где он раскрывает источник бессмертной жизни в Боге: «Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому» (Пс. 41: 3). Постоянный эпитет «живой» в русской романтической поэзии в своей образной семантике обозначает «бессмертный», «универсальный».
Душа в русской романтической лирике наделяется определенными онтологическими свойствами. Ключевым из них выступает глубина, сопоставимая с глубиной космоса. Бессмертная душа в поэзии русских романтиков стремится к Богу как источнику жизни. Бессмертной душе сопричастны христианские ценности веры, надежды, любви, свободы, покоя, радости и благородной грусти. Бессмертная душа индивидуальна: достаточно часто в произведениях русских романтиков она определяется через личностные черты, сформированные в ходе земной жизни [см.: Косяков 2007: 14-15].
Согласимся с В.И. Коровиным: «… лирика Лермонтова остается романтически-субъективной и в 1837-1841 годах, что отнюдь не мешало проникновению в нее реалистических тенденций, которые нашли выражение в психологически-конкретном воплощении внутреннего мира поэта, в создании индивидуализированного облика героя, в обнажении «диалектики души», противоречий сознания, в тяготении к предметности изображения и к сюжетно-повествовательным формам» [Коровин 1973: 134].
Так какой же представляется душа в зрелой поэзии Лермонтова?
Прежде всего душа в лермонтовской лирике – это вместилище чувств. В стихотворении 1839 года «Не верь себе» поэт так скажет об этом: «Закрадется ль печаль в тайник души твоей, / Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой…» [Лермонтов 1958: 453].
Душа для Лермонтова значит бесконечно много. Без души человек теряет в себе истинное, становясь всего лишь подобием человека: «Мелькают образы бездушные людей, / Приличьем стянутые маски» [466] («Как часто, пестрою толпою окружен…», 1840 г.). На маскараде жизни сложно разглядеть подлинные лица, постичь настоящие чувства - «… непонятные покровы / Приличий светских и страстей» [567] («Мое грядущее в тумане…», год не известен).
В светском кругу не стоит искать идеальную женскую душу. Здесь возможен только договор, временный союз людей одного душевного опыта, опыта трагического «безочарования» [Гоголь 1953: 176], что подчеркнуто афористической сентенцией в финале стихотворения 1841 года «Договор»: «Была без радости любовь, / Разлука будет без печали» [523].
Бездушное, «пустое сердце» [413] - характеристика убийцы гениального Пушкина, равно как и всей светской толпы, ставшей палачом «Свободы, Гения и Славы…» [414] («Смерть поэта», 1837 г.). Когда в груди «пустое сердце», душа бесчувственна, безучастна. О равнодушной красавице-соседке, которая вскоре должна узнать о смерти лирического героя «Завещания» (1840 г.), поэт говорит: «Пускай она поплачет… / Ей ничего не значит!» [507]. В предсмертном монологе армейца образ женщины с «пустым сердцем» [507] вырастает в символ жестокости и несправедливости жизни. В.Г. Белинский так комментирует впечатление от этих строк: «… последние стихи этой пьесы насквозь проникнуты леденящим душу неверием в жизнь и во всевозможные отношения, связи и чувства человеческие» [Белинский 1955, XII: 19].
Душевные переживания – интимнейшая область человеческой жизни («тайник души» [453] («Не верь себе»)). Нельзя выставлять сокровенные чувства на потеху толпе, тем более торговать ими в виде литературных произведений: «Не унижай себя. Стыдися торговать / То гневом, то тоской послушной, / И гной душевных ран надменно выставлять / На диво черни простодушной» [453].
В лермонтовской поэзии душа - сложнейшая субстанция, внутренняя единосущность подчас несопоставимых человеческих состояний. Как верно заметил Д.Е. Максимов, в мироощущении Лермонтова воплотился общий принцип противоречия, «противопоставленности» [Максимов 1964: 35].
Душевное состояние лирического героя позднего Лермонтова отличается крайней противоречивостью. С одной стороны, в лермонтовской лирике воспевается «душа достойная», «прекрасная» [422] («Молитва», 1837 г.), «высокая» [424] («Я не хочу, чтоб свет узнал», 1837 г.), активная в неодолимом стремлении к «душе родной…» [435] («Гляжу на будущность с боязнью», 1837-1838 гг.). Ее деятельную, напряженную жизнь Лермонтов определяет как «жар души» [490] («Благодарность», 1840 г.).
Переполненная любовью душа лермонтовского героя «Из груди просится» [436] («Слышу ли голос твой» 1837-1838 гг.), нередко ее обуревают сомнения («С души, как бремя скатится, / Сомненье далеко…» [457] («Молитва», 1839 г.)), печаль («И скучно и грустно, и некому руку подать / В минуту душевной невзгоды…» [468] («И скучно и грустно», 1840 г.). Именно в душе человека хранятся его сокровенные желания и мечты: «Ласкаю я в душе старинную мечту / Погибших лет святые звуки» [466] («Как часто, пестрою толпою окружен…», 1840 г.).
Амплитуда «душевных колебаний», по словам Лермонтова «обширность души» [567] («Мое грядущее в тумане…»), зрелой лирики поэта весьма внушительна. Душа «лермонтовского человека» умеет радоваться: «душевно рад» [478] («Журналист, читатель и писатель», 1840 г.), «дрожать» [433] от грустных мыслей о забвении на родной стороне («Спеша на север из далека…», 1837 г.), проявлять волю: «… буду тверд душой, / Как ты, как ты, мой друг железный» [434] («Кинжал», 1837-1838 гг.), глубоко страдать. В упомянутом стихотворении «Не верь себе» речь идет о молодом «мечтателе» с «больною» [452] душой, пораженной «гноем душевных ран» [453].
С другой стороны, разочарованная, «усталая», «холодная» душа - довольно распространенные эпитеты-характеристики внутреннего самоощущения поэтического героя Лермонтова: «И тьмой и холодом объята / Душа усталая моя…» [435] («Гляжу на будущность с боязнью»), «И царствует в душе какой-то холод тайный…» [443] («Дума», 1838 г.) и т.д. В стихах поэта читаешь о «… душе давно безмолвной…» [452] («Не верь себе»), «душе пустынной», «душе странника в свете безродного» [422] («Молитва», 1837 г.), встречаешь категоричные авторские заявления, вроде: «Но не нашел в душе моей / Я сожаленья, ни печали» [503] («Валерик», 1840 г.).
Для лермонтовского героя, как в свое время отметил В.Г. Белинский, характерно сознание, подверженное скепсису, сомнению: «… в них (лирических произведениях – Е.М.) уже нет надежды, они поражают душу читателя безотрадностью, безверием в жизнь и чувства человеческие…» [Белинский 1955, IY: 503]. «В наш век все чувства лишь на срок…», «Теперь остынувшим умом / Разуверяюсь я во всем..» [497], «… страданьем и тревогой / За дни блаженства заплатил; / Потом в раскаянье бесплодном / Влачил я цепь тяжелых лет; / И размышлением холодным / Убил последний жизни цвет» [498] – это строки из стихотворения «Валерик».
Показательным на пути обострения и углубления скептических настроений «лермонтовского человека» является стихотворение «Когда надежде недоступной» (год не известен). В стихотворении создан образ человека, разуверившегося в идеалах юности: «И все, что свято и прекрасно, / Отозвалося мне чужим…» [560]. Юношеская мечта уступает место трезвому самоотчету. Безнадежность и разочарование героя воплотилось в «молитве безрассудной» [560]. Стихотворение построено как диалог с Богом, который, корит героя за то, что тот жил страстями, поэтому имел «ложное блаженство».
Д.Н. Овсянико-Куликовский, основатель психологической школы в русском литературоведении, выделил в творчестве Лермонтова противопоставление душевных бурь и страстей – душевной тишине, кипучую игру душевных сил и их увядание, расцвет души и ее преждевременную старость [см.: Овсянико-Куликовский 1914: 33-34]. Это, безусловно, так. Но в таком случае закономерна мысль об отмирании одной половины души «лермонтовского человека», т.е. о таком его состоянии, которое можно охарактеризовать как «пустынная душа».
Согласимся с современным исследователем, что «… полярности часто образуют основу и категориально-понятийный каркас нашего мышления. Однако взятые сами по себе, в своей самоценности и исключительности, оппозиционные пары не дают общей картины, обеспечивая лишь поверхностную фрагментарность восприятия» [Жаравина 1996: 78].
В лирической части лермонтовского наследия оппозиция «наполненная чувствами душа / душа пустынная» - свидетельство предельной насыщенности душевной жизни поэтического героя. Одинокая, обреченная, но при этом не смирившаяся, мятущаяся «душа преступная» [488] («М.П. Соломирской», 1840 г.) «лермонтовского человека» всегда жива. Обладатель живой души в зрелой поэзии Лермонтова упорно стремится к самореализации, обретению внутренней цельности и гармонии, к равновесию душевных сил – разума и страстей, ума и сердца.
Стремление поэта к гармонии находит отражение в форме стиха, его словесном выражении. Скажем, в стихотворении рубежа 1837-1838 годов «Гляжу на будущность с боязнью…» сосуществуют противоположные начала – лирическое и философское, иначе говоря, субъективное и объективное. Лирическое начало выражено в исповедальности, предельно откровенном раскрытии чувств («с боязнью», «с тоской», «душа усталая» и проч.); философское - в преобладании абстрактных понятий («будущность», «избавленья», «назначенье», «любовь», «добро», «зло», «рок», «бытие» [435]). Нас прежде всего интересует содержательная сторона лермонтовских поэтических текстов.
Так, в зрелой лирике Лермонтова имеет место совмещение рационального и эмоционального. В стихотворении 1837 года «Сосед» читаем: «И полон ум желаний и страстей» [420]. Мысль, пронизанная чувством и выраженная в слове, едва ли не самая действенная для человека, - об этом стихотворение «Есть речи - значенье» (1840 г.). Не могут оставить равнодушным лирического героя звуки, полные «безумством желанья», «… им без волненья / Внимать невозможно» [474].
В стихотворении «Журналист, читатель и писатель» читатель возмущен «пустыми» стихами, наводнившими современные журналы: «Слова без смысла, чувства нету…» [477]. Его волнует, когда же на Руси «Мысль обретет язык простой / И страсти голос благородный?» [477]. В представлении участника литературного движения настоящий поэт: «И чувств и мыслей полнотой / … одарен всевышним богом» [479]. Писатель, другой персонаж стихотворения, подтверждает: вдохновенный труд возможен только тогда, «Когда и ум и сердце полны…», именно при этом условии «На мысли, дышащие силой, / Как жемчуг нижутся слова…» [479].
Ум и сердце – залог творчества, продуктом которого становится подлинное искусство. Заметим, что Лермонтов, создавая своеобразный поэтический трактат, следуя за своим великим Пушкиным, не мыслит творческого процесса без взаимосвязи рационального и эмоционального начал человеческой личности и не однажды применяет в стихотворении парное словоупотребление: чувство и мысль, ум и сердце.
Мысль о невозможности автономного существования в человеке сердца и ума отчетливо звучит в стихотворении «Валерик». Когда «сердце спит, / Простора нет воображенью… / И нет работы голове…» [498].
Прав В.И. Коровин, когда пишет, что в стихотворениях поэта «…авторские эмоции приобретают некоторую сюжетность, тяготеющие к аналитическому размышлению» [Коровин 1973: 74]. Действительно, следует говорить об эмоциональности лермонтовской мысли, подчеркнуть эмоциональную напряженность, психологическую сложность раздумий героя.
При всей неразрывности ума и страсти в лирике Лермонтова их соседство мирным не назовешь: одно теснит другое. Поэту хорошо знакомы муки противоречия между горячностью чувства и холодом разума. «Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг / Исчезнет при слове рассудка…» [468], - таковы рассуждения лирического героя из стихотворения «И скучно и грустно».
Тем не менее есть у Лермонтова некая непобедимая рассудком любовь: «Но я люблю - за что, не знаю сам…» [509] («Родина», 1841 г.). Видимо, потому эта «странная» [509] любовь так сильна, что не подвластна разуму, не объяснима до конца. В стихотворении «Родина» конфликт предстает поначалу как коллизия рассудка и любви. Но философская, «рассудочная» часть текста о чуждых для поэта формах патриотизма уступает место почти иррациональному утверждению любимого. Описание предмета любви занимает основное пространство произведения. В неповторимом образе-пейзаже, вмещающем различные аспекты размышляющего сознания, диалектически снимаются противоречия рассудка и любви. Широта и гражданственность свойственного классицизму мышления, острота чувств и национальный дух романтического самосознания вливаются в чувственный мир художника, обнимающего душой все нерасторжимое единство представлений, составляющих понятие Родины.
Очевидно, что душе лирического героя Лермонтова была неприемлема половинчатая жизнь замкнутой мысли, не освященной чувством. Душа «лермонтовского человека» предстает диалектическим единством интеллектуального и чувственного, объединяя в своем составе ум и сердце.
Литература
1. Белинский, В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. / В.Г. Белинский - М.: АН СССР, 1955.
2. Гоголь, Н.В.Собр. соч.: В 6т. Т.6. / Н.В. Гоголь - М., 1953.
3. Жаравина, Л.В. А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь: философско-религиозные аспекты литературного развития 1830-1840-х годов / Л.В. Жаравина – Волгоград: Перемена, 1996. – 215 с.
4. Коровин, В.И. Творческий путь М.Ю. Лермонтова / В.И. Коровин - М.: Просвещение, 1973 г. – 287с.
5. Косяков, Г.В. Метафизика бессмертия в русской романтической лирике. Автореф. … д-ра филол. наук. / Г.В. Косяков - Омск, 2007. – 40с.
6. Лермонтов, М.Ю. Полн. собр. соч.: В 4 т. Т. 1. / М.Ю. Лермонтов - М.-Л.: АН СССР, 1958. Далее в работе тексты Лермонтова цитируются по этому изданию с указанием страницы в квадратных скобках.
7. Максимов, Д.Е. Поэзия Лермонтова / Д.Е. Максимов - М.-Л., 1964.
8. Моторин, А.В. Духовные направления в русской словесности первой половины 19 века / А.В. Моторин - СПб.-Новгород, 1998.- 212с].
9. Овсянико-Куликовский, Д.Н. М.Ю. Лермонтов: К столетию со дня рождения великого поэта. / Д.Н. Овсянико-Куликовский - СПб., 1914.
|
Вход
FAQ
Поиск
